Благословите женщину

Но Великая Отечественная война пре­рвала эту спокойную и размеренную жизнь. Осенью 1941 года тятя ушел на фронт. Мама осталась одна с шестерыми детьми в 40 лет. Последнему, Мите, было всего полгода (его сейчас уже нет в живых). Началось трудное военное лихолетье. В первое время еще бы­ли во дворе дрова, кой­какие запасы. А потом настал голод. Огромная семья, и надо было как­то выживать. Мы, дети, понимали уже многое и во всем маме помогали. На санках из­за Суры возили дрова. Прибежим из шко­лы, перекусим кое­чем ­ и в лес. Наши мамы ждали нас, вывозили в гору санки сообща. Спичек нет ­ ходили друг к другу за уголька­ми, с соседями делились всем, чем могли. У нас в доме собирались люди вечерами по­соседски, чтоб почитать письма с фронта, кто­то читал сводки Информбюро в «Горьковской коммуне». Летом в лес за ягодами, грибами, диким луком ходили гурьбой.

В 1942 году многие стали получать скорб­ные серые письма­похоронки. В нашу семью похоронка пришла в августе 1942 года: наш кормилец и надежда погиб в Смоленской об­ласти, где шли страшные бои. И вот в 40 лет мама осталась вдовой с оравой детей. Так по­лучилось, что в день прихода похоронки мамы не было дома и серый конверт получила я. Мне было уже 11 лет. Беда прошла через мое нео­крепшее детское сердце. Сколько было слез! Уже давно и мамы нет в живых, а без слез тот день вспоминать не могу. Единственное утеше­ние, что не только у нас тятя погиб, но и у очень многих других в селе. Слез наших, матерей и детей, пролито море! Помню, как мама уединя­лась во дворе или в бане, чтоб дать волю своим рыданьям, которые не должны видеть дети. А я обо всем догадывалась, когда находила ее всю в слезах, утешала, просила не плакать.

Нашим мамам, которым досталась эта страшная вдовья доля, давно надо бы поста­вить памятники. Это они и мы, дети войны, вынесли на своих плечах все трудности той роковой поры и страшные голодные 1946 ­1947 годы.

Мудрость наших матерей помогла им нас вырастить, воспитать. Кормила нас мама, выдумывая блюда из собранной после зимы картошки, из листьев свеклы, липы, из желу­девой муки, которую добавляли в хлеб. Кон­феты были хороши и из моркови и пареной свеклы, чай заваривали из сушеной моркови, кисель варили из шиповника, тыква готови­лась в разных видах, татарскую салму делали из ячменной муки. Русская печка согревала нас и не давала нам болеть.

Картошка тогда почему­то родилась очень плохо. Наши мамы ездили на ст. Бобыльскую за «лорхом». Наша станция Шумерля в 12 км от села, картошку от станции на себе несли наперевес. Откуда наши мамы брали силы? В огородах сажали знаменитую языковскую махорку, в каждом доме были машинки, ре­шета для ее изготовления: махорку меняли на соль, на жидкое мыло, спички. Был у нас огромный, на два ведра, самовар. Вечером к нам соседи шли за кипятком, а заодно и потужить о житье­бытье.

Вырастили наши мамы всех детей, дали им путевку в жизнь, обеспечили себе достой­ную старость. У нас в семье есть медики, учителя, шоферы, золотодобытчики. Разлетелись по стране мамины кровинушки: в Москву и в Тюмень, в Иркутск и Шумерлю, в Пильну и Языково. Все создали свои крепкие семьи. У нашей мамы было 10 внуков, сейчас уже много пра­ и праправнуков. В ее доме всегда жила доброта, добро­желательность, радость. Она для нас сохра­нила последнее письмо отца. Перед боем, видимо, чувствуя всю остроту обстановки, он дал нам в письме свое отцовское благо­словение, а маме пожелал терпения.